«Черт! И как только это могло произойти?! – подумал Камидзе, открывая дверь и заходя в квартиру. В руках Хироки был объемистый пакет, доверху заполненный продуктами и медикаментами. Он, даже не сняв верхнюю одежду, а лишь скинув ботинки, быстрым шагом направился на кухню. Вытряхнул все содержимое пакета на стол и тут же кинулся к ноутбуку.
«Первое – вымыть рис, потом поджарить лосось... Потом... потом... что же потом?...»
Поток путаных мыслей прервал чуть приглушенный голос:

- Хиро-сан?... С возвращением!

На пороге стоял Новаки и сонно потирал глаза. Выглядел он не важно: весь какой-то помятый, с красным болезненным румянцем на щеках.

- Я же сказал, что мог бы и сам сходить в магазин, так что...
Камидзе, оторвавшись от ноутбука, обратил пылающий взор на Кусаму, возмущенный до глубины души таким безответственным поведением.

- Идиот, у тебя же лихорадка! Я же сказал тебе, чтобы ты шел спать!

- Да, но... - попытался было возразить Новаки, но Хироки, на мгновение, прикрыв глаза рукой, стараясь сдержать подкативший к горлу комок раздражения, произнес:

- Просто иди спать! – и уже срываясь. – Больным следует больше спать, придурок!
Камидзе подошел вплотную к Кусаме и, взяв за плечи, буквально вытолкал его с кухни. Тот не сопротивлялся и позволил сопроводить себя таким вот странным образом в спальню.

***
Прошло уже четыре месяца как они стали жить вместе. Это было очень необычно для обоих. Их отношения нельзя было назвать идеальными, но каким-то странным образом 28-летний ассистент профессора Камидзе Хироки, прозванный за вспыльчивость и несдержанность по отношению к своим ученикам «Дьявол Камидзе», смог-таки впустить в свою одинокую жизнь другого человека. Это было нелегко, очень нелегко, ведь до этого все мысли и чувства Хироки многие годы принадлежали другому. Новаки ворвался в его жизнь как ураган, сметая все на своем пути, и этот-то свежий порыв ветра помог очиститься, сбросить старую шелуху ненужных воспоминаний о безответной любви и окунуться с головой во что-то новое, более яркое и прекрасное; принять новый вызов жизни, впустить в свое сердце другую любовь - уже не безответную.
Однако сейчас ассистент профессора Камидзе Хироки прибывал не в самом лучшем расположении духа. «Новаки простудился, и все из-за меня» - стучала в голове мысль.
Перед внутренним взором пронеслись воспоминания о вчерашнем выходном дне.
За окном медленно падали и кружились пушистые хлопья снега, землю вокруг укрыло сплошное белое покрывало. Хироки широким движением распахнул окно в гостиной.

- Это же снег! Вау! Как круто! Смотри, Новаки! По телевизору только что сказали, что такого сильного снегопада не было вот уже тридцать лет!

Новаки поежился от холода, и вяло произнес:

- А… понятно… - он был совершенно не в том настроении, чтобы радоваться снегу как малое дитя. Голова, от недосыпания и перенапряжения последних дней, буквально раскалывалась, будто в нее воткнули несколько тысяч иголок. Сейчас для Новаки существовало лишь одно желание – поскорее добраться до постели, выпить обезболивающее и забыться крепким сном, но этому так и не суждено было осуществиться. Глаза Хироки загорелись энтузиазмом.

- Это первый раз, когда я вижу так много снега! – воскликнул он и, развернувшись к Новаки, выдал только что осенившую его гениальную идею:

- Пошли лепить снеговика!

Новаки поднял на любимого затуманенный взгляд, не совсем понимая, о чем тот говорит:

- А?! Прости, но сейчас я не очень хорошо себя чувствую…

Хироки чуть ли не подпрыгивал на месте от обуревавшего его нетерпения. Он совершенно не обращал внимания в тот момент, на то, в каком состоянии был Новаки.

- Это все потому, что ты так много учишься! – безапелляционно произнес он, - Иногда тебе стоит сменить обстановку! – и, схватив Кусаму за рукав, потащил за собой на улицу.

***
Хироки сидел на земле, он сразу попытался собрать снег в кучу и сделать из него большой шар, но ничего не получалось. Снег разваливался на части, как бы тот не старался его слепить.

- М-м-м, кажется, он не очень-то и лепится… - разочарованно протянул Хироки.

Новаки, который и, правда, почувствовал себя немного лучше на воздухе, но все еще прибывал в некоторой прострации произнес:

- Если ты хочешь скатать большой шар, то нужно начать с маленького и катать его по снегу так, чтобы потом из него вышел большой… - Тон Новаки напоминал объяснения маленькому ребенку, который в первый раз в жизни пытался слепить снеговика. Хироки задумчиво посмотрел на небольшой снежный шар у себя в руке и вдруг в голову пришла совсем уж дурацкая идея.

- А-а-а-а-а! Холодно! Что ты делаешь?! – воскликнул Новаки от неожиданности, когда почувствовал, как под куртку проникает что-то мокрое и холодное. Он резко обернулся.

- Ну, как тебе это? Теперь ты полностью проснулся?! – спросил, смеясь Хироки.

- Да, но снег пробрался мне под куртку! – начал было Кусама, но улыбающееся лицо любимого, теплые искорки в карих глазах начисто отбили охоту возмущаться и дальше.

- Это все потому, что ты был невнимателен! – сказал Камидзе назидательным тоном.

***
«Тот день - нет ну надо было быть таким идиотом! В снегу поиграть ему, видите ли, захотелось!» – ругал себя последними словами Хироки, медленно сползая по стене на пол. Он все еще был в верхней одежде, которую из-за снедавшего его беспокойства за любимого, так и не успел снять. Любимый в это время пребывал в своей комнате, насильно уложенный в постель Камидзе со строгим приказом - не вставать до тех пор, пока не будет приготовлен обед, а это значило еще где-то пару часов отдыха и восстанавливающего сна.
«Ведь я же помнил, что Новаки как-то странно себя вел в тот день, его лицо было красным, словно его лихорадило. И не смотря на это, я заставил его играть со мной в снегу целый день. Наверняка, это и послужило причиной его теперешнего состояния»
Хироки, по дороге снимая пальто и шарф, вновь прошествовал на кухню. Открыл кран и набрал в кастрюлю воды. Затем, раскрыв пакет риса и высыпав его содержимое в кастрюлю, стал медленно его промывать. Невеселые мысли все также продолжали крутиться в голове.
«И, вдобавок, у него на носу основные экзамены. Я ужасен!» - Хироки на миг остановился, с тоской смотря в пустое пространство невидящим взглядом. - «Сейчас я просто обязан сделать для него все, что смогу…»
Он вновь кинулся к ноутбуку, стоящему тут же неподалеку на столе.
«Что же еще нужно, чтобы вылечить простуду? Имбирный чай для заложенного носа? Лук под нос?...»
Через два часа дверь кухни приоткрылась, и на пороге появился Новаки, все еще немного сонный и вялый.

- Тада! – раздался радостный возглас при его появлении. – Все готово! Иди, садись, ешь!

Во взгляде Кусамы читалось неподдельное удивление при виде стоящей на столе кастрюли с чем-то, видимо съестным внутри. Кусама знал, что Камидзе не любил, да и не знал, как готовить. Обычно Хироки, если оставался один, покупал продукты быстрого приготовления, чтобы не тратить время и силы на готовку. Поэтому Новаки взял эту обязанность на себя. Было очень странно, но и приятно видеть, что Хироки вдруг решил приготовить что-то сам. Однако это также и настораживало.
Новаки сел за стол и подозрительно покосился на кастрюлю. Что это еще за очередные эксперименты?

- Ты это сам приготовил, Хиро-сан?

- Да, а что, есть проблемы?

- Нет, я очень тронут... Это потому, что обычно ты готовишь…

Хироки был явно не в своей тарелке. Он, не дав даже донести ложку до рта, выхватил ее из рук изумленного Новаки и воскликнул:

- Подожди! Ты можешь обжечься! Давай, я постужу ее для тебя, - и принялся активно дуть на кашу.

«Он что пытается быть любезным или как?...» - подумал ошарашенный таким поведением Новаки. Тем временем, удовлетворенная проделанной работой и немного успокоенная добровольная нянька вернула ложку с кашей Кусаме. Тот вздохнул и решительно отправил первую порцию каши в рот, ощущая как за ним внимательно почти не отрываясь, следили глаза сидящего напротив.

- Хм, вкус несколько… необычный, - после секундной паузы задумчиво протянул он.

«Как я и думал, мне следовало приготовить что-то лучшее, чем это... Может я пропустил чего...» - в отчаянии подумал Камидзе, заглядывая внутрь кастрюли в тщетной надежде обрести ответ.

- Что-то не так?

- О нет, правда, все замечательно..., - понимая, что, кажется, сболтнул лишнего, попытался загладить ситуацию Новаки. Но было уже поздно. Хироки схватил лежащую на столе ложку и, быстрым движением зачерпнув каши, отправил ее себе в рот, и тут же скривился.

- Нет, все-таки вкус отвратительный. Я выброшу это.

- Да, нет же! Вкус отличный! – попытался протестовать Новаки, не зная как спасти ситуацию.

- Тебе не нужно это есть. Я схожу в магазин и куплю что-нибудь вместо этого для тебя.

- Да, все впорядке… - Не помогло.

- Достаточно. Не ешь это.

- Прекрати, не выбрасывай. Я это съем… - «Я просто хотел приготовить для Новаки что-то вкусное…» - разозлившись на самого себя, Хироки вскочил с места и попытался убрать кастрюлю со стола, но большие и теплые ладони Кусамы накрыли сверху его трясущиеся руки, и мягкий успокаивающий голос произнес:

- Это не так уж и плохо. Это вкусно, правда.

- Тебе не следует льстить мне… - голос срывался, но в следующее мгновенье Хироки ощутил, как Новаки склонился к самому его уху так близко, что сердце выдало очередную барабанную дробь. «Но почему каждый раз, когда он так делает сердце готово выскочить из груди. Я никак не могу привыкнуть… никак не могу быть спокойным, когда он так близко, вот как сейчас. Я хотел бы владеть собой в каждой ситуации, быть хладнокровным и уравновешенным всегда, но, находясь рядом с Новаки, я просто не могу… Мой разум уносится, и вся спесь слетает»

Тихий шепот почти в самое ухо:
- Ты действительно не можешь поверить в то, о чем я тут так много говорил? – начал было Новаки, но тут же отслонился от Хироки и, тот в полном изнеможении, сполз на футон.

- Это не лесть. Это правда вкусно. Хиро-сан, я удивляюсь, почему ты такой недоверчивый и упрямый.
Раздраженный, приглушенный голос откуда-то из середины подушки поведал сакраментальную истину:

- Ну, уж прости, я таким родился!

Хироки вдруг резко вскочил на ноги и пододвинул кастрюлю ближе к изумленному Новаки.

- Вот! Если ты хочешь есть – то ешь! А после марш в кровать!

- Э-э-э-э, Хиро-сан, я…

- Замолчи! Сейчас же иди и прими лекарства, я только что ходил в аптеку за ними! Прими их, даже если не хочешь! Если тебе в ближайшее время не станет лучше, то у меня будут проблемы!

Новаки обреченно вздохнул. Хироки вновь вскочил со стула, осененный новой идеей, и прокричал на ходу, выбегая за дверь:

- Нет, стой я сделаю кашу снова, так что оставайся сегодня больным! - «Я знаю, что смогу ее сделать лучше»
Новаки проводил долгим взглядом убегающего Камидзе, еще раз вздохнул и грустно покачал головой.

- Это уже действительно слишком…

***
С тихим щелчком открылась дверь, в проеме показалась невысокая фигура Камидзе. Его взгляд упал на кровать, где все еще с лихорадочным румянцем на щеках и мокрым полотенцем на голове, лежал Новаки. Хироки подошел ближе, снял со лба почти высохшее полотенце и окунул его в таз с водой стоящий тут же рядом на столике.
«Наверное, у него до сих пор лихорадка. Несмотря на то, что температура его тела всегда немного выше обычной, я не медсестра, чтобы с точностью определить устал ли он просто или же причина в другом.»
Рассеянный взгляд скользнул дальше и вдруг наткнулся на стоявшие рядом с тазиком воды лекарства. И тут же внутри все закипело от возмущения.
«Этот идиот не принял лекарства! Хочешь ли ты вообще когда-нибудь поправится или нет?! Я так о тебе беспокоюсь, а ты просто игнорируешь все, что я тебе говорю! Сейчас вот как размажу это мокрое полотенце по твоей физиономии!» - Хироки в бешенстве занес руку с полотенцем над головой спящего Новаки и вдруг остановился. Сердце сжалось от сострадания. Новаки выглядел таким беззащитным и измученным, что…
Хироки, немного успокоившись, решительно взял пакет и разорвал его. Затем, взяв в рот лекарство и глотнув воды из стакана, взятого с ночного столика, сел на краешек кровати и влил лекарство в рот спящего возлюбленного.
«Новаки, прости… Пожалуйста, поторопись и выздоравливай…»
Вода тонкой струйкой стекла по щеке, но Новаки так и не проснулся. Хироки, скрестив ноги, устроился рядом на полу и, положив локти на кровать, опустил на них голову. Он сам не заметил, как глаза закрылись, и он уснул.
Проснулся Камидзе от того, что кто-то легонько тряс его за плечо, знакомый, с заботливыми нотками, голос повторял:

- Хиро-сан, Хиро-сан, просыпайся… Ты подхватишь простуду, если будешь сидеть вот так вот на полу…

В первый момент Хироки не понял, что происходит и где вообще он находится, а затем, осознав, что он все еще в комнате Новаки, мысленно чертыхнулся: « Вот черт, мне сразу же нужно было вернуться в свою комнату!»

- А-а-а-а… эм,… я просто хотел вернуть книгу…да, книгу, что брал… Прости, что разбудил тебя! Ну, спи дальше!..

Хироки быстро поднялся на ноги и попытался было ретироваться с места преступления, но не тут-то было.

- Хиро-сан!

Сильная рука схватила его за запястье.

- Я не простужен и у меня нет лихорадки. - Камидзе медленно развернулся и ошарашено уставился на улыбающегося Новаки.

- А?... Но ты… - только и мог выдавить из себя Хироки.

- Я и правда выглядел так, как будто меня лихорадит. Но мое лицо покраснело не от этого, а от того, что я мало спал последнее время. У меня всегда было отменное здоровье, и я бы не подхватил простуду только из-за того, что мы поиграли в снегу. Так что тебе не нужно было ухаживать за мной будто бы я больной.

Щеки Хироки густо покраснели, и он начал закипать от гнева. Новаки между тем продолжал:

- Я намекал тебе об этом раньше. К тому же это так редко бывает, когда ты так добр ко мне, и поэтому я непреднамеренно…

Кулаки Камидзе сжались, костяшки пальцев побелели, а глаза метали молнии.

- Было… это было…

- Да?...

- Это было так смешно смотреть, как я тут бегаю вокруг тебя… - тихо и угрожающе начал Хироки.

- Хиро-сан…

Раздался звонкий звук пощечины.

- Ах ты, придурок! За полного идиота меня держишь! Ты издеваешься надо мной?! - чаша гнева давно переполнилась, Камидзе резко развернулся и снова попытался уйти, но….

- Хиро-сан!!! – подбежавший Новаки судорожно обнял своего возлюбленного сзади, прижав к себе, и уткнувшись носом в воротник рубашки, не давая сделать и шага.

Тихий голос, шепчущий куда-то в шею:
- Я говорил тебе этим утром, что меня удивляет, почему ты такой недоверчивый и упертый.

Сердце Камидзе сделало невероятный кульбит, готовое буквально разорваться на части. «Ты невероятный, Новаки, ты единственный, кто может заставить мое сердце так трепетать…» Но врожденное упрямство снова взяло верх. Камидзе сделал отчаянную попытку к сопротивлению, хоть внутренне очень хорошо понимал, что оно заведомо обречено на провал.

- Заткнись!...

- Я пытался тебе сказать несколько раз, что это не простуда, но ты все же предпочел ухаживать за мной, будто бы я действительно серьезно болен.

- Все равно, когда ты хоть что-нибудь говорил мне об этом?

- С самого начала… - голос Новаки был приглушенным. Он все так же нежно обнимал своего любимого, уткнувшись носом в его шею.

- Ты врешь! - отчаянно произнес Хироки, понимая, что его броня, состоящая из одних лишь упрямства и гордости, снова начинает трещать по всем швам.

- Я не вру!

- Значит, ты хочешь сказать, что у меня с самого начала сложилось неверное представление о ситуации, и я сам, сделав не правильные выводы, предпочел в них поверить и следовать тому, что сам же и придумал? – скороговоркой выпалив все это, возмутился Камидзе.

Новаки улыбнулся и выдохнул ему куда-то в шею:
- … Ну… да…

В следующий момент рука Новаки скользнула под рубашку Хироки и коснулась кожи. Тот непроизвольно вздрогнул.

- Хиро-сан, я бы хотел, чтобы ты услышал мои слова значительно раньше. Меня делает невероятно счастливым тот факт, что человек, которого я люблю, отдает все свои силы на то, чтобы мне стало лучше, и почему же ты думаешь, что я просто смеюсь над тобой? Ты такой... милый…

Тело начинает бить крупная дрожь. Руки Новаки уверенно скользнули ниже.
- М-м-м…

Голос упрямца дрожит и срывается, он уже на пределе своей возможности к сопротивлению:

- Прид… придурок. В колледже я известен как «Дьявол Камидзе»… Как может 28-летний мужчина быть милым?...

- Но ты действительно милый…

Руки Новаки уже живут своей жизнью. Они добираются до рубашки и начинают расстегивать пуговицы.

- Что ты делаешь, идиот! У меня никогда не было человека, который называл бы меня милым…

Мягкие влажные губы Новаки неуловимо касаются шеи.

- Это хорошо, - удовлетворенно произносит он. - Я хочу быть единственным, кто знает…

Справившись с рубашкой, теплые руки продолжают свое движение ниже, вот уже они касаются пряжки брюк и расстегивают ее. От каждого прикосновения по телу проходят волны дрожи, делая бессмысленной последнюю робкую попытку:

- Я…я действительно думаю, что у тебя лихорадка. Твое тело горячее.

- Это потому, что я так тебя хочу, прямо сейчас.

Кольцо горячих рук держит крепко, но в нем не тесно, и освобождаться не хочется. Злость на Новаки за дурацкое недоразумение еще не прошла, но постепенно начала переплавляться во что-то обжигающее, мешающее дышать и путающее мысли. Чужие руки, хозяйничающие под рубашкой, заставляют вздрогнуть. От прикосновений мурашки бегут по коже, а щеки начинают нестерпимо пылать. «Сволочь, ему, похоже, нравится все время заставлять меня краснеть», - мелькает мысль, но высказать свое возмущение вслух уже нет никакой возможности, губы крепко захвачены в поцелуе, и нет сил сбежать из этого сладкого плена. Да и желания тоже нет. Сколько бы не сопротивлялся один, сколько бы не приходилось настаивать другому - в сущности, оба хотят одного и того же с одинаковой силой. Только одному слишком страшно показать свою слабость и, уже ставшую слишком сильной, привязанность. Поцелуй стирает последние сомнения, делая важным только тепло чужого тела, только руки, мягко опускающие Хироки на кровать, только губы, ласкающие шею…

-Ты такой милый, Хиро-сан, - слова моментально приводят в бешенство и привычное: «Заткнись!» почти слетает с языка, но наружу вырывается лишь легкий стон, вырванный настойчивыми губами, спускающимися ниже и ниже по груди и животу. Новаки отстраняется и, улыбнувшись в ответ на протестующий вскрик, освобождает любимого и себя от, ставшей совершенно лишней, одежды. Секундная заминка, и уже ничего не мешает приникнуть обнаженными телами друг другу, в едином, сводящем с ума желании быть как можно ближе. Руки становятся настойчивее, а голос Новаки, шепчущий на ухо какую-то нежную ерунду, чуть более хриплым, срывающимся. Слова заглушаются стуком собственного сердца, и простых прикосновений уже недостаточно, хочется полной близости и единения. Не нужно ничего объяснять, не нужно ни о чем просить, Кусама каким-то шестым чувством всегда точно знает, чего хочет его любимый и остается только полностью покориться сводящим с ума ласками этого черноволосого демона, разжигающего настоящее пламя где-то глубоко внутри.

Секундная боль, давно уже ставшая привычной, сметается острым нахлынувшим удовольствием. Губы вычерчивают влажные узоры на спине, руки скользят по телу в едином ритме, постепенно убыстряющемся и выходящем из-под контроля. Пальцы в последний раз сминают простыню, чтобы через несколько, растянутых до вечности, мгновений обессилено отпустить ее. И сквозь бешеный стук сердец, сбившееся рваное дыхание и накрывшую все тело дурманящую истому доносится голос Новаки:

-Ты такой милый… такой милый… - поцелуй привычно запечатывает не сорвавшееся возмущение, переплавляя его в нежность, - я хочу быть единственным, кто видел тебя таким. Единственным, кто знает тебя…

«Он такой придурок».

***

-Ты хочешь что-нибудь поесть, Хиро-сан?

-Ничего не хочу.

- А попить?

- Ничего не хочу.

- Может тебе холодно?

- Мне жарко.

- Неудивительно, - покачал головой Новаки, - при такой-то температуре. А все потому, что ты уснул на полу. Если ты ничего не хочешь то, как насчет того, чтобы немного поспать? Я посижу тут рядом, в гостиной, пожалуйста, позови меня, если что-то будет нужно…

- Новаки… - голос Хироко, укутанного одеялами, с мокрым полотенцем на лбу, звучит приглушенно и неуверенно, – пожалуйста, останься.
Просьба дается Камидзе нелегко, поэтому она так ценна. И приятна. Присев на стул рядом с кроватью, Новаки услышал невнятные звуки.

- Что? Ты не мог бы повторить?

-… возьми меня за руку… - донеслось задушенное бормотание из-под груды одеял. Это можно было считать признанием в любви, ведь ради этих слов пришлось переступить через собственную гордыню. А это так непросто. «Это все лихорадка. Я несу чушь из-за температуры… И кому я вру?»

- Хорошо, - только и произнес Новаки, боясь вспугнуть теплоту и доверительность этого момента, и тихонько сжал пальцы любимого в своих руках.

Мысли путались, и Хироки был безумно благодарен любовнику, что тот никак не прокомментировал его слабость.

- Ты такой милый, Хиро-сан…

- Идиот!