Усаги-сан решительно не понимал, что происходит.
Нулевая зона холодильника была завалена бананами, совсем не оставляя места для апельсинов, из которых хозяин шикарных апартаментов пристрастился делать фреш – для того, чтобы... Но об этом чуть позже.
Уже несколько дней Божественному Акихико не давали покоя несколько вопросов, ответы на которые он не то чтобы знал, а... Отчаянно смелые догадки кружили пепельноволосую голову, сбивали дыхание и услужливо подсовывали такие пленительные картины, что впору было либо спрашивать в лоб – либо переходить к практической части, немедленно и без особых церемоний.
Его невозможный Мисаки давно отказался от одного из самых любимых своих лакомств: карамельная погремушка чупа-чупса неизбежно меняла выражение лица того, кто моментально бросал все дела и просто смотрел на то, как блестящий кругляшок небрежно и ловко снует между липких от тающего сахара губ, как влажный и острый (во всех смыслах) язычок обволакивает сладкую орбиту и втягивает яркую планетку прямо к самой гортани.
Обычно эти невинные посасывания и полизывания заканчивались самым что ни на есть гривуазным образом: короткий словесный поединок, в котором самым сильным оружием поклонника леденцов были отчаянные, невнятные и быстро гаснущие под жадными губами нападающего междометия.
Усаги хранил эти воспоминания, как пересекающий пустыню путник обычно хранит воду. Только в крайних случаях, когда жажда становится совсем уже нестерпимой…
Волнующие изгибы двух туго натянутых в неудержимом порыве тел.
Непрекращающиеся, октавой выше стоны, иногда срывающиеся в почти щенячий визг.
Это горячечное, жалобное и дико возбуждающее «Пожалуйста, пожа…луй…с…тааа»…
Видеть, как меняется любимое лицо, когда любимое тело, наконец-то, приняло его член до самого упора. До слез и криков, до этих бешеных горизонтальных танцев.
Чуть придержать свободной рукой упрямый подбородок – и проталкивать несчастную, полурастаявшую конфету в этот манящий, искусанный и зацелованный рот. В такт собственным толчкам. И новым стонам.
Самый жгучий и желанный фетиш – увидеть и ощутить, как эти настырные губы покорно и добровольно раскрываются навстречу всем его немалым и разбухшим сантиметрам...
…И как можно больше апельсинового фреша: говорят, прекрасно очищает кровь и придает сперме просто восхитительный вкус.
В глубине души сенсей был бесконечно благодарен Суми-семпаю. За то, что не смог сдержаться в Тот Самый Вечер. Когда отчаянная ревность и страх подмяли любимого под собственное перевозбужденное тело.
Прямо в гостиной.
На диване.
Было так страшно и горько… Рассудок мутился, и было понятно только одно – нужно овладеть этим зеленоглазым паршивцем настолько быстро и полно, насколько это возможно. Заставить признать свое право на любовь, на место рядом. Не только в кровати, но и в сердце.
Они давно решили и сказали друг другу все. Они давно уже проделали на всех поверхностях квартиры все, что подсказал им опыт Усаги и неконтролируемые желания Мисаки. Все. Кроме ЭТОГО. А вот ЭТО – уж позвольте дождаться сокровенного момента без посторонней помощи и дополнительных стимулов.

Из дневника Мисаки. Избранное.
«Это что же получается?!
Я уже спокойно посос (зачеркнуто) взять в рот (зачеркнуто)
ПРИДУРОК!
Даже написать как следует не могу… В общем, с чупсами я завязал. По крайней мере, дома. Да и в машине небезопасно. Остается только универ и улица. И то не факт»

Мисаки никогда не мог пожаловаться на отсутствие внимания к себе. Владелец самой внушительной в Токио коллекции плюшевых мишек сделал все возможное и невозможное для того, чтобы его юный квартирант не мог даже вздохнуть без его всеобъемлющей и горячей опеки.
Уже не так стыдно видеть, как собственные ноги внезапно оказываются на широких плечах, как большие руки и опытные пальцы уверенно сжимают, щиплют, потирают, ласкают, проникают. Но эти слова и взгляды… Или смотри – или говори. Сразу – просто невыносимо. И кончаешь так позорно быстро и бурно... Особенно, когда растрепанная светловолосая голова оказывается между бесстыдно широко раскрытых бедер…
Этот чертов рот… Этот наглый язык… Это не просто приятно. Это убивающее хорошо. Невозможно прекрасно. Хочется пускать младенческие пузыри, мотать из стороны в сторону ничего не соображающей башкой и орать. Орать на всю Японию. А собственное невесомое тело самостоятельно принимает решение улететь… Куда-то в самый зенит... То ли заката, то ли рассвета.
Только и понимаешь, что ты опять красный, как рак, мокрый, как новорожденный котенок и
выжат, как джинсы в стиралке. В общем, делай, что хочешь, а главное – сколько хочешь.
Непонятно только одно: неужели ЭТО так приятно и тому, кто ЭТО делает???
Будущее светило международной экономики уже год ломал голову над этим планетарным вопросом. Во рту вроде нет никаких эрогенных зон и глотать сперму не ах какое приятное занятие… И вообще, из члена иногда вытекает не только сперма…
Так почему же Усаги-сан так хрипло и глухо стонет, почему так напрягаются его руки в тот самый момент, когда солоноватый и вязкий поток обжигает его конвульсирующее горло?!
Мисаки так хочется увидеть, как растеряет все остатки своего самообладания его несгибаемый и обычно бесстрастный вне постели любовник. А как хочется услышать этот медвежий вой, кроющий лощеный пентхаус самым звериными нотками оргазма…
Уже несколько попыток были прерваны лично Усаги, и после этих мисакиных любовных неудач его интимные ласки с каждым разом становились все жарче и изощреннее. Как будто сенсей исподволь учит, показывает – да так, что забыть уже невозможно. И хочется, чтобы ЭТО не только повторялось снова и снова. ЭТО уже нестерпимо хочется сделать самому…

Из дневника Мисаки. Избранное.
«Лазил по сети. Искал хоть какие-нибудь советы для начинающих. Идиотов оказалось гораздо больше, чем я думал. Тренироваться на случайном знакомом (вот щас все брошу и начну в сети знакомиться, уроды) или вибраторе я явно не собираюсь. Остаются огурцы или бананы. Огурцы я люблю не очень, то есть, вообще не люблю. А вот бананы, пожалуй, подойдут. И подозрения не вызовут, и на вкус приятные. Надо только хорошо подумать над тем, как сделать так, чтобы Усаги ни о чем не догадался, увидев в холодильнике два кило бананов»

За несколько суток пент насквозь пропитался чуть приторным запахом тропических плодов.
Мисаки не успевал отжимать сок из апельсинов для Усаги – и тайком отщипывать очередную парочку членовидных плодов для своих уникальных тренировок.
Усаги был на диво тих и задумчив: хотя особой работы или срочного заказа не было и в помине – он часами вис в Интернете, что-то ища, копируя и сохраняя.
Мисаки благоразумно решил, что не стоит мешать Божественному искать новый материал для книги, и почти все время проводил у себя в комнате, пытаясь не съесть новую порцию, а довести нелегкое и секретное дело до конца. Разглядывая очередной усагиимитатор, Мисаки неизбежно ловил себя на мысли, что его сознание и память разъедают ставшие почти культовыми слова Акихико: «Они такие... желтые».
О дааа…
И такие... длинные…

«Ну ты и придурок, Мисаки... Краснеть перед бананом, как будто это и впрямь... кгм…
Уффф… Как там говорили? Попробуй снять шкурку ртом? Постепенно скользя напряженными губами вниз?!?!»

И прилежный ученик запыхтел, пытаясь освободить мягкую банановую плоть от терпкого и довольно толстого защитного слоя.

«Несколько минут ушли в никуда, а кожура так и осталась на месте. Только заблестела еще сильней. Жутко мешает вот эта бубочка или как там ее... Ну, чем банан к связке крепится.
Ыыы… Без надкуса не получится. А на члене Усаги кусать нечего. Попробуем чуток смухлевать. ( грызь- тьфу)
Вооот. Так уже лучше. Идем дальше. Втянуть медленно… Пройтись языком по всей длине... У меня языка не хватит, если что. Но я попробую…
Явы…(лизь-лизь) …ком фо фсей флине… Стоп, а дышать как же?! Носом не очень удобно… Ладно, этот съем… Отдохну и попробую еще раз.»

Усаги шестым чувством осязал, что этот воистину Великий Момент наступает не только неотвратимо – но и быстро. Для того, чтобы не ошибиться в расчетах, буквально на днях в доме была установлена локальная сеть, а также скрытая вэб-камера, активирующаяся на компе Мискаи прямо в момент включения умной железки. Пусть будет. Так, на всякий случай. Мало ли, где и с кем вздумает законнектиться этот непредсказуемый и скрытный мальчишка.
Эта восхитительная предосторожность выдала свои полезнейшие результаты буквально сразу: обладатель километрового списка литературных наград проводил перед монитором уже пятый развеселый вечер, наслаждаясь и тем, что видит, и тем, что читает по недавно созданным закладкам. Усаги стоически сносил и банановые «поцелуи», и яростные «полноротные» комментарии, и громкие читки новых «инструкций».
Но когда Мисаки начал инсталлировать истерзанный фрукт двумя теннисными шариками и пытаться воспроизвести пальпацию, не отрывая глаз от экрана, а рта – от банана, терпению Акихико пришел полный и окончательный конец.

«Задержать дыхание, проглотить до самой гортани. Следить за зубами... По-тис-ка-а-ать?!?! Ну и словечко... кгм… яичики… Помогать рукой… Не забывать все время щекотать языком головку… И стараться засасывать так, чтобы банан не развалился… Блин, цирк Дю-Солей… Но Он же… может?!»

Мисаки старался изо всех сил: он сосал и облизывал, облизывал и сосал. Закрыв глаза и судорожно обминая тугие и ворсистые сферы. Чуть примявшийся от упорных упражнений кончик плода уже свободно достигал почти расслабленной гортани, не вызывая интоксицирующих рефлексов. Казалось, что вот-вот – и раскаленные ладони лягут на взъерошенные пряди, для того, чтобы направлять и ободрять, впечатывая во влажную кожу затылка ожоги, оставленные сладострастным полушепотом: «Мисаки… Миса… ки...»
Завораживающий аромат «Hermes» и горьковато-табачная аура «Camel» уже не шутя щекочут измученные ноздри, провоцируя еще больший тактильный голод и вызывая еще более неутолимую оральную жажду. Хочется ощущать живую шелковистую неровность и этот солоноватый вкус, обмирать от этих синкопирующих рыков и укрощать содрогающиеся в последнем пароксизме наслаждения бедра…
Ощущения от нереальной реальности стали такими сильными, что собственный член уже практически разрывает тугую ширинку, и с каждым движением эта самая пульсация становится все опасней… «Мм… Уса…» Еще немного – и...
Мисаки чуть не подавился свои тренажером, когда нетерпеливые пальцы легли на его равномерно движущиеся плечи – и знакомый, такой вкрадчивый и чуть хрипловатый баритон прошептал в правое, сразу и основательно покрасневшее, ухо:
- Высший бал по теоретическому минетоведению. А теперь – практика...!

…В спальне темно. Чуть слышно тикают настоящие британские ходики. Видавшие всякие виды игрушки таращатся изумленными пуговицами пластмассовых глаз на развороченный хаос постели.
Усаги курит, и синеватый сумрак глубокой полночи милосердно скрывает его блаженнейшую улыбку. Свободной рукой он обнимает до сих пор дрожащего Мисаки. Два с половиной долгих и безудержных часа его мальчик умирал под ним после своего умопомрачительного дебюта. Он был так нежен, так неопытен, так искренен... Сорвана еще одна печать его стыдливости: «Ах… Если бы я знал раньше…» И Божественный превзошел сам себя…
Почти заснувший Мисаки неожиданно распарывает ночь очередным восхитительно наивным вопросом:
- Я тут… ээ... ну, в общем, почему твоя... сперма такая... приятная на... вкус??
Даже в темноте видно, как горят его скулы – и крылья сомкнутых ресниц не могут скрыть этот теплый и чистый свет полностью удовлетворенного и безумного любимого человека.
Акихико невесомо касается губами до сих пор влажного виска, и, сжав своего мальчика покрепче, нежно сообщает:
- Готовился не только ты! Все дело … м-м-м… в апельсиновом фреше!